Воспоминания о Литературном институте. Чему и как там учат.
Когда мне дали задание написать о Литинституте и о процессе обучения, принятом в его стенах, я задумалась: что же являлось основополагающим? Выяснилось, что многое. Даже мелочи нельзя списывать со счетов. Они важны.
Начну с самого Литинститута. Располагается он в центре Москвы, в историческом здании, охраняемом государством. Там даже комплекс зданий – памятников 18-19 веков. Находится это жёлтое благолепие на Бульварном кольце, а именно, по адресу: Тверской бульвар, 25. Выйдя оттуда на Тверскую улицу, можно не спеша прогуляться до Красной площади. Это займёт минут пятнадцать. То есть Лит обитает в самом сердце столицы. Потому это здание уже не раз пытались урвать олигархи, а институт отправить на окраину.
В главном корпусе – особнячке, имеющем подобающие возрасту седины – некогда проживало благородное семейство с фамилией Герцен. Именно там в 1812 году родился Александр Иванович. Тот самый, которого через тринадцать лет вовсю будили декабристы, устраивая разгул на Сенатской площади. Вполне возможно сложилось бы лучше для всех, если б он продолжал спать. Однако история, как известно, не имеет сослагательного наклонения.
Во дворе института стоит памятник тому самому разбуженному дядечке.
Это место имеет хроническую связь с литературой. В особняк наведывались Н. В. Гоголь, В. Г. Белинский, П. Я. Чаадаев, Е. А. Баратынский. После революции тут размещались писательские организации и Литературный музей. В аудиториях выступали А. А. Блок, В. В. Маяковский, С. А Есенин. Во флигелях временно проживали А. Платонов, О. Мандельштам, Б. Пастернак, Л. Андреев. Сейчас в корпусе заочного отделения имеется аудитория Андрея Платонова. Как нам говорили именно в этой комнате он и жил. А у нашей группы там проходили лекции по современной русской литературе.
Ныне в одной из пристроек расположен клуб «Форте». Там учеников кормят бесплатными обедами. Это своего рода фишка данного института.
В Лите обучает сама обстановка. Этого не передать словами. Даже если я сейчас вспомню все постулаты, всё, что говорили преподаватели, и расскажу об этом, вы не получите полного представления о том, чему и как учат в Литинституте. Обстановку, которая царит в здании Лита и в общежитии, я передать не могу. Потому что весьма важны люди, с каковыми встречаешься.
Кроме того, присутствует ещё и столица, а значит – дополнительные возможности. Даже если приехал туда всего на месяц (стандартная сессия заочного отделения) – можешь успеть вырасти духовно и многое узнать. Мы, например, по своему студенческому билету часто попадали в театры бесплатно. Подходишь к администратору и спрашиваешь: «А у вас студентам творческих ВУЗов контрамарочки дают?» Дают во многих театрах. Выбор творческой профессии – своеобразный пропуск.
Да и просто в Москве можно оказаться в месте, описанном любимым автором. Например, мы, вскоре после приезда, обнаружили, что по другую сторону Литинститута проходит улица Большая Бронная, и решили пройтись последним путём Ивана Бездомного. Прогулялись по Большой Бронной, свернули на Малую и, через некоторое время обнаружили себя на Патриарших прудах. Сейчас там всё не так, как при Булгакове. И пруды эти – лужа, по большому счёту. И трамвайные пути давно убраны. Но дома вокруг стоят старые. Возможно, именно их видел Берлиоз, доказывая Воланду, что того не существует. Также сохранилась брусчатка, по которой могла идти Аннушка с маслом.
Обратно мы шли, разглядывая дома, и угадывая, в какой из них мог забежать Иван и похитить иконку. Собирались найти Массолит. Признаюсь, не сразу до нас дошло, что здание Литературного института и есть Булгаковский дом Грибоедова. Однако это действительно так. То есть не только само это место пропитано литературой, но и окружающие улицы. Насколько я знаю, у Хармса есть шутки про Пушкина, гуляющего по Тверскому бульвару.
Ну и вообще, приятнее думать об этом, чем о том, что по другую сторону Большой Бронной находилась штаб-квартира ГУЛАГа. И глядела прямо в окна Лита. Сей факт стал известен, когда мы готовились к собеседованию, одному из вступительных экзаменов. Нас предупредили, что преподаватели будут спрашивать, что абитуриенты знают об институте, куда собрались попасть. И мы сидели в библиотеке, выискивали информацию.
В 1933 году небезызвестный Алексей Максимович предложил основать в Герценском особняке институт для пишущей молодёжи. Результат через три года назвали в честь самого Горького.
Некоторые факты я, готовясь к этому выступлению, почерпнула из Интернета. О том, что с 1942 года в институте приняты очная и заочная формы обучения. А значит, не все ушли на фронт. Тогда же некоторые учебные заведения закрывались. В 1983 г. Лит награждён Орденом Дружбы народов. С 1992 года по 2014 находился в ведении Министерства образования и науки, после чего перешёл в объятья Министерства культуры. Немного странно это. Сейчас планируется снос хозяйственных построек и возведение на их месте современного здания для учащихся. В особняке же со временем обоснуется музей, архив писателей и Институт русской культуры. Таким образом, среда памятного места, а также взаимодействие начинающих литераторов, известных писателей-мастеров и самого учебного процесса создаёт непередаваемую атмосферу.
Можно вспоминать о том, что в институте учились такие люди, как Чингиз Айтматов, Владимир Тендряков, Константин Симонов, Эдуард Асадов. Можно ходить на встречи с современными писателями, которых регулярно приглашает для этого ректор. А можно ещё и столкнуться с «живым наследием». Как это произошло с нами. В те же годы, что и мы, только на очном отделении, в Лите учился некто Троепольский. Разговор про него обычно начинался с такой фразы: «Это родственник того самого Троепольского, что написал “Белый Бим чёрное ухо”».
И тут я перехожу к общежитию, где также создалась особая микрофлора.
Мне кажется, что Литинститут – единственное учебное заведение, где вынос дверей и разбитие студентами стёкол в общаге считается не хулиганством, а естественным проявлением характера творческой личности. Некоторые из нас скандировали по ночам стихи, дрались с охранниками, устраивали пьяные дебоши и поножовщину, но преподаватели лишь разводили руками и грустно комментировали: «Писатели!»
Первые три этажа общежития отданы под гостиницу. Она так и называется – «Дом писателя». Останавливаются в ней, как правило, свои. Гостиница весьма среднего уровня, но не дорогая. На четвёртом этаже живут заочники. Пятый-шестой занимают студенты очного отделения. А на седьмом расположились учащиеся ВЛК. То есть Высших Литературных Курсов. Для тех, кто хочет за два года получить второе высшее образование, на базе уже имеющегося. Несомненно, литературное.
Кроме того, в общаге сдаются свободные комнаты посторонним личностям. Во всяком случае, в наше время сдавались. Иногда эти личности довольно интересны. Так мы познакомились с певцом и скрипачом из Московского оперного театра, называющегося «Новая опера». И посетили по контрамаркам несколько спектаклей.
Тот, кто не хочет уезжать из Москвы, первым делом цепляется за общежитие. Находит там работу. Насколько я понимаю, в наше время уборщик явно учился в Литинституте. Ибо в туалете общежития, помню, висело воззвание:
«Доколе срать ты будешь мимо,
Прозаик, драматург, поэт?
С душою тонкой пилигрима,
Ты жопой явно не эстет.»
Стены в комнатах, несмотря на схожесть обоев (поклеенных, вероятно, ещё в пору существования комсомола), также являлись единственными в своём роде. Рисунки, фразы, стихи. Вспоминаю комнату с надписью (я обожала эти строки):
«Я долго вынашивал эту идею,
Вот сессию сдам и тобой овладею!»
В общежитии каждый мог зайти в любую комнату и завести разговор о литературе. И его всякий бы понял правильно. Чтение книг походило на поветрие. Если вдруг Зюскинд или Буковски вошли в моду, они начинали бродить по этажу. И оказывались прочитаны и обсуждены частью курса за то короткое время, что мы находились на сессии.
Соответственно, кто угодно мог войти и к нам. И не всегда через дверь. Вспоминаю, как однажды в феврале (шла экзаменационная сессия первого курса) я увидела за окном человека. Он болтался на обледеневшей водосточной трубе и явно силился лезть выше. Напомню: первые три этажа занимает гостиница. Попасть в общежитие, изгнанный за плохую успеваемость студент Троепольский (родственник того самого бла-бла-бла), мог не раньше четвёртого этажа. Общежитие – дом Сталинской постройки. Этажи высокие. Потолки метра четыре. Февраль. Мороз. На обледеневшей трубе висит пьяный в дровину юноша. Я перепугалась и начала открывать окно. Наглухо залепленная створка не подалась, но Денису хватило форточки. Не знаю, из какого количества костей и кожи он состоял, только будучи в зимнем пальто умудрился пролезть в узкую щель, сантиметров пятнадцать, наверное. И гуттаперчевый, и руки длинные –форточка находилась больше чем в метре от водосточной трубы.
Меня до сих пор удивляет мера везения, отпущенная человеку. И то, что она, случается, заканчивается. Денис умер несколько лет назад.
Всякие подобные истории формировали определённое мнение о творческом человеке. Мы называли себя ненормальными и радовались, что оказались в подходящем окружении. Дома мы не находили близких по духу людей. А здесь нас действительно понимали. Это многое меняло. Это переворачивало существующий мир с ног на голову. Выходило, что в мире, стоящем на голове, нам комфортнее.
Тому, кто собирается ехать из своего города, чтобы поступить в Литинститут, могу посоветовать только одно: обязательно нужно жить в общежитии. Четыре остановки на метро и три на троллейбусе. Можно обойтись без троллейбуса, там пешочком недалеко. И вообще сейчас тянут ветку. Скоро станция метро окажется прямо возле дома по адресу: перекрёсток Добролюбова и Руставели, 9/11. Мы в своё время сократили до Русталюбова, 911.
По вечерам из окон видно светящуюся Останкинскую телебашню. Это даже романтично в некотором смысле. Надо только, чтобы окна выходили в нужную сторону.
***
Чтобы попасть в Литературный институт для начала нужно пройти творческий конкурс. По весне посылаешь свою работу, соответствующую определённым требованиям, указанным на сайте, и ждёшь оценки авторитетных людей.
Пройти творческий конкурс – это основная задача. По слухам именно на этом этапе разворачивается самая серьёзная битва. Восемь человек на место на факультете «Проза», и десять – на факультете «Поэзия». Если удалось пройти творческий конкурс – считай выполнил 90 % работы. Я в далёком 1999 году посылала повесть о княгине Ольге и её легендарной мести древлянам за убитого мужа Игоря. В те годы я зачитывалась Марией Семёновой. Древняя Русь до сих пор будоражит воображение.
По сути, учёба начинается уже во время вступительных экзаменов. Надо сказать, что в Лит поступают и учатся там только идейные. Это не то учебное заведение, какое можно выбрать, следуя банальнейшей причине: рядом с домом, небольшой конкурс, низкий проходной балл, подружка привела, парней/девчонок (нужное подчеркнуть) много. Это всё не про Лит. Там практически не пинают балду. А если пинают, то по теме. Эти люди отлично понимают, куда и зачем они поступают. И учатся в Лите от души и для души.
У нас первым экзаменом оказался творческий этюд. Собравший молодняк под крыло Мастер Орлов Владимир Викторович, усадил нас в кабинете, дал тему и напутствовал: Ваяйте!
Во время разбора этих работ я и получила первый урок. Хоть убей, не помню о чём шла речь в том этюде, но втык прилетел за использованное словечко «замогильный». Собственно урок и состоял в том, что подобные словечки хороши для юморесок и фельетонов, а никак не для серьёзной литературы. Хоть я и старалась писать всегда с юмором, но тот текст таки не являлся рабочим материалом Жванецкого.
В Лите главное – прийтись по душе Мастеру. Делается это, как я уже сказала, на этапе творческого конкурса. Потому сами вступительные экзамены сдаются легче. Преподаватели знают, что нужно помочь людям поступить, они нужны Мастерам. Это, понятное дело, не означает, что готовиться не обязательно. Мы очень старались.
Тогда в программу входило шесть вступительных экзаменов. Сейчас их четыре. Последним становится собеседование с профессорским составом. Здесь популярны вопросы о прочитанной литературе и о том, что абитуриент знает о Литературном институте и о своём Мастере.
Мастер – тот человек, который учит творческому мастерству. В основном. Ибо в Лите все преподаватели великолепны. След оставляет каждый.
Преподавательница по Современному русскому литературному языку учила нас читать словари. Крайне полезная штука. Расширяет кругозор и лексикон. Постепенно словари стали моими любимыми книгами. Как открою – так пропадаю.
Конечно, это нужно главным образом для того, чтобы раздвигать рамки собственных знаний.
К любому слову нужно стараться находить синонимы. Как можно реже повторяться. В пример преподаватели нам приводили классиков. Говорили, что существуют словари Пушкина, Достоевского, Толстого. И не только авторов вообще, а даже их отдельных произведений. То есть, допустим, мы держим в руках словарь «Войны и мира». И видим, что такое-то слово автор употребил во всём романе два раза, а такое-то – один. Вот к этому уровню надо стремиться. Даже если текст огромен, для названия какого-либо предмета стоит употреблять достаточное количество синонимов. Каждый раз подходить с другой стороны. Не теряя при этом смысла.
Кстати, о количестве написанного. Владимир Викторович нам говорил: «Пишите много! Как можно больше. Пусть плохо, но много».
Это своеобразный тренажёр. Постепенно станет лучше.
Вообще писательство – это труд. Если не готов работать, лучше не начинать.
Ну и, соответственно, нужно как можно больше читать.
У меня частенько в памяти всплывают отдельные фразы Мастера. Сказанные один раз, они впечатывались, потому что всё услышанное осмысливалось. Подвергалось анализу. Владимир Викторович говорил: «Главная проблема молодых авторов – концовка произведения». Мы все часто с этим сталкиваемся, знакомясь с книгами, смотря фильмы. Яркий пример сериал Lost. Если кто смотрел, то знает, что в течение 6-ти сезонов создатели накручивали интригу, держали в напряжении. И что мы получили в конце? Банальнейшую, высосанную из пальца историю о том, как все умерли. Мораль сей басни: лучше не наворачивать оборотов, если не уверен, что сможешь достойно выбраться. Отчасти потому нынче так популярны сериалы. И в книжном мире и в кино. Там не нужно ничего заканчивать. Вечное «продолжение следует».
Кроме того, часто мы с Мастером обсуждали известных авторов. И тоже получали из этого своеобразные уроки. Например, однажды спросили, как он относится к Борису Акунину. Орлов ответил одним словом: «Халтура!». И пояснил: Если человек пишет о времени, когда бикфордов шнур ещё не изобрели, не надо его поджигать на страницах. Мораль: Изучите историю вопроса прежде, чем взяться за его описание. Проще всего писать о наших временах. Здесь всё известно. Исторические романы требуют более серьёзного подхода. Опять же поэтому сейчас так популярны фэнтези, фантастика, сказка. Вроде как: моя выдумка, что хочу то и наворачиваю! Никто не скажет: «Халтура!» Но тут тоже нужен разумный подход. Мой «Лучезарный след» – сказка хоть и современная, но на славянских корнях. Потому героев просто не могли звать Ванечками и Машеньками. Это предстало бы халтурой. Только славянские имена.
А за границей так сейчас вообще принято судиться по любому поводу. У них фэнтези и фантастика популярны ещё и потому, что можно получить повестку в суд за использование, допустим, слова «негр» в произведении о современной жизни. А в выдуманном мире хоть какие слова используй. Воображаемый король тебя не казнит.
Мастер учил нас: «Если книга прочитана и отложена, но история, описанная в ней нет-нет да и всплывёт в памяти, значит это стоящая история. Мы просматриваем и прочитываем за жизнь кучу мусора, и тут же его забываем. Но Форреста Гампа или героя книги об Элджерноне забыть не так-то просто. Так же остаются в памяти яркие картинки, мощные образы, сочные описания.
Один из главных принципов, о котором в Лите твердили все преподаватели: Нет банальностям! Не нужно повторяться. Не нужно никому подражать. Другой вопрос, что в первое время многие проходят этап подражания. Это нормально. Только надо из этого вовремя выбраться.
Всем обсуждениям и разборам полётов находилось время на семинаре.
Вопрос: Как проходили семинары?
Ответ: Убийственно для того, кого обсуждали и разбирали.
Всё-таки, какой бы иммунитет не выработался у автора к критике, всегда тяжело, если его труд разносят в пух, прах, пыль и пепел. А эти четыре «П» всегда висели в аудитории, где устраивался разнос. Иногда мы выходили оттуда с ощущением, будто только что на себе испытали процесс препарирования. Впрочем, это закаляет и многому учит. Скорее неправильно говорить автору только то, что он хочет услышать. Какой он замечательный и талантливый. Нет предела совершенству. Надо не прекращать попыток стать ещё замечательнее и талантливее.
Перед семинаром каждый прочитывал работу того, чьё обсуждение ожидалось в ближайший вторник. Семинары в Литинституте всегда проходили по вторникам. Думаю, сейчас ничего не изменилось.
Считалось дурным тоном прийти на семинар, не ознакомившись с нужной работой. А сам процесс обсуждения – пуск коней во весь опор. Иногда оппоненты находили в произведении то, чего автор и не думал туда вкладывать. Это становилось для него откровением и давало новые идеи.
Правда, часто к обсуждению примешивались личные симпатии и антипатии. Ведь мы варились в одном котле. Вечером в общежитии девушка могла отказать назойливому кавалеру. А утром он её «рвал в клочья» на семинаре. Однако чаще всего присутствующие знали откуда ноги растут, по причине небольших размеров того самого котла. И это придавало пикантности.
В таком смысле, обсуждение в Интернете более нейтральное. Никто не знает автора. Всем наплевать, кому вчера отказали. По этой причине Джоан Роулинг сказала, что псевдоним дал ей много полезного в плане конструктивной критики.
Желательно знакомить потенциальных критиков со своим произведением, когда оно в приличном виде. Вычитано, доработано и ошибки исправлены. Владимир Викторович как-то сказал нам, что один и тот же текст воспринимается совершенно по-разному в зависимости от вида. Написанный от руки, распечатанный на принтере, выбитый на мраморной стеле или влитый в книгу с хорошим переплётом. Всегда по-разному. Один и тот же текст. Потому лучше дать возможность человеку ознакомиться с произведением тем способом, какой ему удобен. Кто-то лучше воспринимает информацию, читая с экрана, кто-то – с бумаги, а кто-то – на слух. В общем, к критике, как и к написанию, тоже нужно готовиться.
***
Как-то я спросила у Владимира Викторовича, получится ли из меня что-нибудь. Он ответил: «Насчёт вас у меня ещё есть надежда. А вот некоторых я зря в ученики взял. Это теперь стало понятно». Тогда же Мастер сказал, что с нашего семинара лишь один парень уже состоявшийся творец. Алексей Дьячков. Ибо у него выработался свой стиль. Я наивно поинтересовалась: «Значит, главное – это найти свой стиль?» Владимир Викторович усмехнулся: «Найти свой стиль совсем не просто. У людей на это уходят многие годы».
То есть сначала мы подражаем, а позднее отыскиваем себя. Только нужно именно отыскать, а не заниматься подражанием всю жизнь.
И в этом тоже сложность. Вроде нужно бежать от банальностей. Но ведь на самом деле мы не можем создать ничего принципиально нового. Всё, что волнует людей, описано давным-давно, ещё в античные времена. А скорее всего даже много раньше. В сказаниях и религиозных текстах, не дошедших до нашего времени. Все чувства, испытываемые людьми (любовь, ненависть, ревность) рассмотрены на страницах уже миллион раз. Как и все темы: месть, самопожертвование, борьба. Всё банально. Без исключения. Но тут важен вопрос подачи. Взять избитую историю и преподнести её так, как никто до тебя (конечно, этот кто-то явно существовал, но про него уже все забыли) – вот это находка. В Индии верят, что окружающий мир – это иллюзия. Майя. Что ничего не существует в действительности. Может, потому, уверовавшие в Майю йоги ходят по углям и ничего. Вроде как нет углей. Чего их бояться? Но братья Вачовски создали мир, где окружающая действительность всего лишь иллюзия – Матрица. И сделали из древнейшего верования абсолютно новую историю.
В связи с этим мне так же вспоминается рассказ Фридриха Дюрренматта «Смерть пифии». В нём к умирающей пифии в Дельфийский оракул поочерёдно являются различные персонажи и рассказывают, как им аукнулось предсказание о том, что сын Лая Эдип вырастет и убьёт отца. Тут выясняется, что Эдип мог быть как сыном Лая, так и его охранника. Того царевич тоже убил как бы невзначай, уже когда женился на Иокасте. А мог он так же быть и сыном Сфинкс – женщины, приручившей львов. Её некогда изнасиловал возница Лая. А она позднее подменила ребёнка Иокасты своим, когда слуга нёс его к пастуху. Возницу вместе с Лаем Эдип убивает по возвращении в Фивы, а потом некоторое время живёт со Сфинкс. До брака с Иокастой. И всё это происходит из-за дворцовых интриг, в результате каковых царём должен был бы стать Креонт, брат Иокасты. Но не стал, потому что сестра позднее нарожала кучу племянников от его племянника.
И всё это Дюрренмат закрутил в коротком рассказе, взяв за основу трагедию Софокла. А уж казалось бы: чего мы не знаем о старине Эдипе? Ещё тот озорник! То папашу убьёт, то на мамаше женится. То станет родоначальником известного комплекса.
И это тоже хороший тренажёр: брать за основу одно и создавать другое. После первого курса Мастер дал нам задание написать «Часы Игнатьевых». Вот есть название, а от него пляшите, как хотите. После второго – в качестве отправного пункта выступил рассказ Чехова «Сапоги». К осени каждый из нас превратил «Сапоги» во что-то своё. Кто-то в фантастическую повесть, кто-то в драматический рассказ. У меня вышел детектив.
Но вернёмся к нашим банальностям.
К ним относятся как отдельные слова, так и целые фразы. Меня на защите диплома ругали за слово «общаться». Избитое молодёжное клише. Потому в тексте я стараюсь отличиться. К примеру, затасканы названия городов Урюпинск и Мухосранск. Один реальный, другой выдуманный. Всем известно, что их используют для обозначения захудалых городишек. Я в романе придумала свой зачуханный населённый пункт Монте-Жопинск. Чтоб не повторяться. Один приятель мне сказал, что это неправильно. Мол, зачем выделываться, если есть Урюпинск? Каждому – своё.
Опять же, что касается Монте-Жопинска. Слово-то ругательное. А на страницах это не всегда приемлемо. Лимонов вон матерится, на чём свет стоит. Нас же Мастер учил, что делать такого не стоит. На мой взгляд, нужно избегать совсем уж ненормативной лексики. А словообразования в стиле Фаины Раневской сильными ругательствами не являются. Мне за выдуманный город не стыдно.
Почему-то вдруг вспомнились слова Орлова о том, что в тексте неправильно ставить больше трёх прилагательных подряд. То есть, если по улице шла «молодая, красивая, элегантная, стройная девушка» – это уже перегиб. Одно из описаний надо выкинуть.
Вообще, я никогда не была на занятиях у других Мастеров, потому не имею понятия, какой подход к ученику выбирали они. Но знаю, что в Лите очень важно, к какому Мастеру попадёшь. Одни жёстче, другие мягче. Некоторые предают огню и мечу так называемую коммерческую литературу. Нам Владимир Викторович говорил, что он понимает тех, кто пишет ради денег. Никуда от этого не денешься. И одним энтузиазмом сыт не будешь.
Моя сокурсница Анастасия Зубкова ещё в период учёбы издала детектив в жёлтой обложке. В той же серии, где печатаются детективы Дарьи Донцовой. Кое-кто из студентов утверждал, что теперь её стоит выгнать из института.
В наше время вокруг очень много одарённых людей. Современный, относительно благополучный мир, даёт возможность любому желающему заниматься литературным творчеством. Потому предложение на книжном рынке уже начинает превышать спрос. Ну, то есть мне так кажется. Издательства не готовы сотрудничать со всеми желающими. Мой сокурсник Роман Кожухаров полагает, что печататься за свой счёт не стоит. Так делают графоманы. Роме хорошо говорить. Он уже в далёком 1999-м, когда мы поступали в Лит, состоял в Союзе писателей Приднестровья. А после окончания института вошёл в Российский. У него давно есть признание.
Признание требуется любому творческому человеку как воздух. Потому можно понять автора, который любыми путями проталкивает свой товар на рынок.
Так как же написать достойное произведение? Что нужно, дабы стать хорошим автором? Как сделать так, чтобы в результате творческих мук на свет появилось творение, а не тварь?
Опять же возвращаюсь к уже сказанному:
1. Больше читать и больше писать. И то и другое тренирует.
2. Основательно продумывать образы персонажей и канву сюжета. То есть хронологию, чтобы не появлялось нестыковок. Сразу для себя установить, куда тянутся все ниточки. И ярко представить себе героев. А то у иных получается, что на одной странице нежная девушка рыдает над мёртвой бабочкой, а на другой остервенело рубит невинных жителей деревни. Я утрирую, естественно. Но непродуманный персонаж часто противоречит сам себе. Как-то надо одно выбрать и этому следовать. Если, конечно, автор не задумал противоречия изначально.
3. Диалоги нужны информативные и оправданные. Если без диалога можно обойтись – выкидывайте его.
4. У персонажа должны иметься веские причины поступать так, а не иначе. То есть продумывайте обоснования для его действий. Нам Орлов говорил, что сначала он всё варит в голове, иногда довольно долгое время, а потом садится и пишет.
5. Автор не должен использовать слова, значение которых он не до конца понимает. Случается такое. Сейчас доступны в Интернете любые словари. Так же, как и сервисы поиска синонимов. Опять подхожу к этому. Есть вещи, какие нужно держать в голове. Если на прошлой странице уже упоминалось слово «творчество», значит на этой нужно поставить «созидание».
6. Тексты обязательно должны вычитываться. Лучше через некоторое время после написания. Во-первых, для исправления ошибок (все их допускают), во-вторых, дабы взглянуть как бы со стороны. Иногда так происходит – описываешь ситуацию, подбираешь слова и кажется, что прошло уже много времени. А при чтении – всего ничего. Моя сокурсница Ирина представила рассказ, где была такая сцена: парень говорит по телефону, а девушка его в это время ублажает. Во время чтения казалось, что момент ублажения занял от силы секунды две. Мы этот двухсекундный минет всем семинаром обсуждали. Ирину потом ещё тюкали двумя секундами.
7. В художественном произведении нет места канцеляризмам. И фразам, набившим оскомину. Моя подруга Аня написала однажды что-то типа: «Она рассматривала себя в зеркале с чувством глубокого удовлетворения». Всем, кто помнит новостные сводки советских времён, эта фраза хорошо знакома. Тогда обязательно какой-нибудь член Политбюро узнавал о достижениях нашего народа не иначе, как «с чувством глубокого удовлетворения».
8. Также не место в тексте аббревиатурам. Возможно только в речи героев, если это оправдано. В речи автора не должны появляться СМИ, ВУЗы, ЧАЭС. ЧАЭС место в газете. В художественном тексте имеют право возникнуть: «четвёртый реактор», «сердце Чернобыля», «здание электростанции».
9. Владимир Викторович нас учил как можно реже употреблять глагол «быть». Вообще со словом «быть» стоит обращаться поосторожнее. Умение строить предложение, избегая этого элементарного глагола, тоже в некотором смысле мастерство. У меня не всегда получается, хотя стараюсь. Много проще написать: «У неё были длинные волосы». Сложнее: «Длине её волос завидовали подруги»; «Локоны спадали на плечи» и так далее.
Этот текст я написала, не используя упомянутый глагол. Разве что в данном пункте. Хотя много раз подмывало.
10. А ещё однажды нам Мастер сказал, что если в книге есть «тыльная сторона ладони», такую книгу стоит забросить подальше. Честно говоря, это единственное заявление Владимира Викторовича, которое я до сих пор не поняла. Тыльная сторона – сторона противоположная той, где хироманты по линиям судьбу читают. Как её ещё назвать? Но тем не менее, памятуя науку, сама я никогда не употребляю вышеназванное словосочетание. А если встречаю его в книге, то не выкидываю, конечно. Но меня слегка коробит.
11. Также Мастер нас ругал за простейшую безграмотность. Постоянно. Иногда нужно заглядывать в словари, даже если все вокруг говорят так, а не иначе. Сейчас весьма распространено произношение «простынь». Тогда как правильно «простыня». А «простынь» – это родительный падеж, множественное число. «Пара носок» – тоже неправильно. «Пара носков».
12. У молодых авторов частенько встречаются выражения типа: «Она давно уже поняла, что он за человек», и это по отношению к персонажам знакомым 2-3 дня. О, да! Времени она не теряла. Собственно, этот пункт в комментариях не нуждается. Причина та же, что и с двумя секундами.
13. Литература XIX века изобилует разного рода описаниями. Отвлечёнными мыслями автора и прочим. Отчётливо видишь пену на морской волне и трепетание кружевного воротничка рыдающего героя. В то время авторам платили построчно, ясно чего ради они старались. У современных рассказчиков другая беда. Описания зачастую вообще отсутствуют. Читаешь и соображаешь: Кто эти люди? Кой чёрт их понёс на север? В чём вообще дело?
Здесь, впрочем, комментарии тоже ни к чему.
14. Как-то Орлов нам сказал, что никогда не нужно описывать события в настоящем времени. Существуют целые романы написанные таким образом. «Я говорю», «я иду». Это не комильфо. Создаётся ощущение, что рассказчик комментирует каждый свой шаг. Но так никто в жизни не делает. А вот произошедшие с нами в жизни истории, мы рассказываем часто. Потому лучше написать: «я сказал», «я пошёл».
15. Есть уточнения, какие в тексте не нужны никогда. Самый популярный пример: «слеза скатилась по щеке». У всех людей, за крайне редкими исключениями (если они вообще существуют), сразу под глазами находятся щёки. А не ягодицы, не пятки и прочее. Потому у слезы нет иной дороги, как по щеке. Зачем тогда упоминать эту самую щёку? Вот если б слеза скатилась по попе, тогда всем интересно бы стало проследить её путь.
16. Описываемый персонаж должен вызывать у читателя эмоции. Любовь, восхищение, сострадание. Или же: гнев, ненависть, брезгливость. Иначе действующее лицо получается пустым, безликим, неинтересным. А вот когда герой вызывает сочувствие у читателя, или хотя бы любопытство, тот обязательно захочет узнать конец истории. Окажется ли благородство вознаграждено, а зло растоптано…
17. Здесь я рассказываю о том, чему нас учили. Но иногда слова Мастера очень хотелось поставить под сомнение. Например, однажды Владимир Викторович указал нам на то, что нежелательно использовать в тексте слово «пацан». Сверх меры популярное ныне словечко. А происходит от ругательного «поц». Впрочем, со стороны Мастера – это субъективный подход. Этимология слова «пацан» предлагает и другие варианты. Да и вообще язык – живой организм. В нём всё течёт, всё меняется.
Одному из наших, Денису Коваленко, Мастер как-то сказал: «Что это за имя у персонажа Данил? Есть либо Даниил, либо Данила». Первый вариант близкий к оригинальному произношению еврейского имени. Второй – обрусевший. Но на самом деле, произношение отдельных имён не должно вызывать мыслей о безграмотности. Потому что любому народу удобно говорить так, как на язык лучше ложится. И во все времена отдельные личности изощрялись в плане имён в своё удовольствие. В американском сериале «Отчаянные домохозяйки» присутствуют девушки с именами Даниэль и Габриэль. А в России Данила и Гаврила исключительно мужские имена. Библейские архангелы, насколько известно, тоже мальчики.
Или вот опять же княгиня Ольга. Она в крещении стала Еленой. Имена, вроде, разные. Но в деревнях Ольгу ласково называют Олёной. Тогда как принято считать, что Алёна происходит от Елены. Может эти варианты изначально пошли от одного корня?
И напоследок. Ещё раз к вопросу об избитостях и оригинальности мышления. Однажды, курсе на третьем, Мастер взялся объяснять, почему именно наши опусы он извлёк из вороха, пришедших на адрес Литинститута проб пера. Обо мне он выразился приблизительно так: «Отвратительно написанный текст, но с очень интересной идеей». Суть состояла в том, что княгиня Ольга, возвращаясь после растолкования древлянам их неправоты, выслушивает от своего воеводы слова о том, что о ней уже и легенду сложили. Легенда дана в Несторовом пересказе. Дескать, попросила княгиня у древлян голубей. Мол, удовольствуется она такой платой за убитого мужа. А когда голубей получила, то привязала к их лапкам горящую паклю, да выпустила. Голуби на радостях отправились домой, так и город древлянский оказался сожжён.
В ответ Ольга смеётся и говорит: «Для легенды сойдёт!». Но признаёт, что это бред полнейший. «Да коли у меня б подол загорелся, разве побежала бы я в горницу? Чтоб и хоромы спалить? И деток погубить?»
Вот за эту фразу при плохом тексте Мастер меня и взял. Потому что не банально, не затаскано и довольно логично. Мораль: иногда стоит пытаться выделиться.
Конечно, я не матёрый автор и вряд ли могу учить. Но меня просили рассказать о Литинституте, и я выдала то, что помню. Я могу говорить ещё долго, впрочем, надо уметь вовремя остановиться.
В заключение скажу ещё о Мастере. Однажды он произнёс такую фразу: «Я не считаю себя писателем. Настоящих писателей за всю историю можно насчитать человек пять-шесть. Я считаю себя сочинителем. Могу рассказать хорошую историю».
И я думаю: если воспринимать писательство, как великий акт творения, то слово «Писатель» всегда нужно начинать с большой буквы. И тогда мы все не писатели. Мы сочинители, рассказчики, сказочники, публицисты, фантазёры, но не писатели. Однако осознание этого факта не означает, что не нужно стремиться стать Писателем. С большой буквы.
P.S. А ещё мне вспомнилось, как на экзамене по литературе преподаватель в лоб задавал вопрос: «Чем закончилась “Анна Каренина”?» И тех, кто отвечал, что прыжком под поезд, отправлял дальше готовиться. В то время я находилась в числе людей, кто непременно побрёл бы вслед за несчастными, но мне роковой вопрос преподаватель не задал. Душу, однако, принялось терзать любопытство: «Чем же закончилась “Анна Каренина”?» Ведь у всех с детства сформулирована ассоциативная пара: Анна – поезд. Ну и прочла я сей величайший роман. Да, ребята, там ещё душевные терзания Вронского и семейное счастье Лёвина. Но поезд – это же поезд! Это же АХ! А терзания – вполне себе ФИ.
Литературный институт потрясающий! Каша, в которой мы все варились, по вкусу не походила ни на одну другую. И почему меня не сподобило созреть до аспирантуры? Наверное, стоило вовремя читать “Анну Каренину”… да и вообще…
http://www.proza.ru/2015/07/04/1453
